|
> О молодом казаке Грицко Коломийце и чудесном
Цветке-Дождевике до сих гор поют на Кубани добрые песни и рассказывают
задумчивые сказы. Но правда это или выдумка – сейчас никто не скажет,
потому что было это очень давно, так давно, что многое забылось и быльем
поросло… Сказывают, жил в одной кубанской станице молодой
казак Грицко Коломиец, смелее которого, сильнее и красивее не было на
всей Кубами. Был он статен и широкоплеч, с загорелого лица, из-под
черных густых бровей голубыми звездами светились смелые и ясные глаза.
Умел Грицко справляться с любым, самым непокорным и необъезженным конем,
умел работать лучше, других, а песни пел так, что летели они ласточками
над станицей и в любое, самое заскорузлое и холодное сердце дорогу
находили. Жил Грицко один-одинешенек в маленькой хатке на самом
краю станицы. Всех родственников его – и отца, и мать, и братьев с
сестрами в одну неделю скосила злая черная смерть – огневица, занесенная
служивыми казаками из далекой Персии. Погоревал Грицко, поплакал на родительских могилах,
но не дал горю сломить себя. Стал казак хозяйствовать один. И дела у
него пошли не плохо, потому что не жалел он своих сил и была работа ему
не в тягость, а в радость. Многие станичные девчата заводили с Грицко хитрые
разговоры о том, что вдвоем любую беду легче одолеть. Не один батька,
имевший взрослых дочерей, намекал хлопцу, что не прочь иметь в семье
такого зятя. Но Грицко только посмеивался и отшучивался… А потом подглядели глазастые, девчата, что по вечерам
наведывается Грицко в садок самого атамана, у которого была
красавица-дочка. И пошли по станице слухи да разговоры. Дошли они до атамана. Позвал он свою дочку и давай
убеждать ее, что бедняк-хлопец ей не пара. А дивчина так прямо и
отрезала отцу, что любит она Грицко, ни за кого, кроме него, замуж не
выйдет, а неволить ее станут – в Кубань бросится… Пошумел, покричал отец
для порядка, но не стал свою единственную дочь до крайности доводить и
дал согласие на свадьбу… Порешили сыграть веселую свадьбу осенью, когда
будет убран урожай и в любой хате станет весело и сытно. Но с весны пришла в станицу лихая беда. Примчался
как-то с востока злобный колдун-Суховей, засвистал по-разбойничьи,
затряс своими серыми, пыльными космами. Три дня бесновался старый
разбойник – хохотал, махал над степью черными крыльями бури, застилал
голубое небо пепельными пыльными облаками… А когда умчался он обратно в свои мертвые пустыни, в
далекий и мрачный свой дворец – не осталось в степи ни зернышка, ни
росточка зеленого. Даже листья на деревьях пожелтели и пожухли. Погоревали казаки, поплакали казачки, да что
поделаешь? Собрали они последнее зерно и заново пересеяли свои поля.
Посеяли и стали ждать благодатного дождика, который дал бы жизнь ростку,
влил бы в него силу и упорство. Шли дни за днями, но безоблачным и знойным оставалось
небо. По вечерам пламенели над степью огненно-рыжие закаты. Трескалась
от зноя кормилица-земля… Потом вдруг зашумели по станице истомленные зноем
чахлые деревья, нагнули на запад свои вершины. Закрутились по улицам
пыльные вихри – дозорные колдуна-Суховея. – Ой, беда! Ой, лихо! – запричитали по станице казачки. А злодей-Суховей уже мчится по степи на своем сером
коне, свистит, визжит, хохочет, гонит вперед своих верных слуг буйных
Ветров – служанок Черных Бурь. – Хо-хо-хо! – визжит разбойник. – О-п-я-тъ п-о-сс-е-я-ли? Вс-се сс-мет-у-у! Попрятались по хатам самые храбрые казаки, никто не решается на пути злого колдуна стать, в бой с ним вступить. Только молодой казак Грицко Коломиец нахмурил густые
брови, сжал упрямо губы, надвинул шапку на самые глаза и зашагал в
степь, где бесновался старый разбойник. «Надо кому-нибудь унять злобного Суховея, иначе вся
станица с голоду пропадет, – думал Грицко, упрямо шагая навстречу буре. –
А если мы все бояться будем, да по хатам отсиживаться – опять выдует
разбойник все наши посевы». Ринулись на казака буйные ветры, ударили его в
широкую грудь. Покачнулся казак, но устоял на ногах и зашагал дальше.
Налетели тут злобные Черные бури, хлестнули песком в лицо. Протер Грицко
глаза и опять шагнул вперед, И тут налетел на казака сам Суховей. Разглядел хлопец
в пыльной дымке невиданного всадника. Конь под всадником серый, тощий и
костлявый, а на месте не стоит – то вперед ринется, то вбок, то на дыбы
взовьется. Только грива серая развевается. А на коне сидит старик,
длинный, худой, одни кости да кожа. Сизая косматая борода с
растрепанными лохмами сплелась, аршин на пять в сторону развевается. А
из-под недобрых нависших бровей злые глаза блестят. – И-хха! Богатырь выискался! – захохотал Суховей. – Вот я тебя конем стопчу! И ринулся он на Грицко. Но казак ловко отпрыгнул в
сторону, изловчился, ухватил злодея за бороду, оттолкнулся ногами от
земли и оказался на коне, сзади старого разбойника. Закрутился конь по степи, то в одну сторону бросится,
то в другую. Но Грицко обхватил тонкую шею колдуна и сидит, как
прикованный. – От-пу-ссти! – взмолился Суховей. – От-пу-ссти! Про-шшу! Награ-жжу! – Не нужна мне твоя награда! – крикнул Грицко прямо в
иссохшее ухо злодея. – Поклянись, что не станешь больше разбойничать в
наших степях, что сейчас же пришлешь к нам тучи дождевые… – Не бывать этому! Не дож-дешь-ся! – прохрипел в ярости Суховей. Тут Грицко понатужился и покрепче сжал шею разбойнику. – Ж-жги его! Душ-ши! – прошипел злодей. Взвился конь Суховея в самое поднебесье и понесся на
восток. А за ним помчались буйные Ветры и черные Бури. Мчатся и обжигают
казака своим горячим дыханием. Но Грицко уткнулся лицом в жесткие, как
мочалки, космы Суховея, и хоть трудно стало дышать, а терпит. И все
сильнее сжимает глотку разбойнику. – Оо-хх! Пус-сть с-станет по-твоему! – простонал наконец Суховей. Серый конь его вниз пошел, и как только коснулся он копытами земли – Суховей бездыханным пал с седла. «Видать, задушил я старика! – подумал Грицко. – Этак
ни с чем я останусь – хоть и сам он летать больше не будет, но и дождя к
нам не пошлет!» И чуть-чуть отпустил он горло злодея. Вздохнул Суровей и заговорил слабым голосом: – От-пу-ссти! Вс-се по-твоему будет! До ссамой твоей
ссмерти ни я, ни слуги мои на твою станицу налетать не станут. И цветок
тебе дам! Чу-дес-сный Цветок-Дождевик, который дождь тебе будет давать… – И домой меня сейчас отправишь! – И домой отправ-ллю! – согласился Суховей. – А не обманешь? – С-слово даю! Отпустил тут казак злодея и оглянулся по сторонам.
Видит – кругом, куда ни глянь, песок, точно застывшие волны,
расстилается. Одни песчаные холмы черные, другие – желтые, третьи –
серые, четвертые – красные, как кровь. А вдали, среди этих холмов, точно
серое дымное облако, дрожит и переливается чудесный дворец – с круглыми
башнями, куполами, сводчатыми окнами. Одни башни растут вверх, другие –
уменьшаются. Куполы то распухают, как шары, то сжимаются… – Крас-сиво? Вот мой дворец чудесный! – сказал Суховей. – Ладно! Ты мне зубы не заговаривай, давай свой волшебный цветок! – ответил Грицко. Захохотал тут Суховей, словно ржавыми дверями
заскрипел. А потом махнул костлявой рукой – и оказался перед казаком
блестящий, точно серое зеркало, кованый ларец. – Вот, бер-ри! В этом ларце лежит чудесный
Цветок-Дождевик о двадцати пяти лепестках. Как сорвешь лепесток и
бросишь на землю – так сразу дождь пойдет… Схватил казак ларец и воскликнул: – Добре! Давай теперь коня! – Подож-жди! – заскрипел Суховей. – Ты еще не знаешь
одного условия… Знай, что с каждым лепестком будет убывать твоя сила,
казак. А с пос-следним, двадцать пятым, окончится твоя жизнь… – В злую
усмешку скривился рот Суховея, и он спросил: – Может, откажешшш-шься,
казак, от моего подарка? К чему тебе жизнь молодую за других губить? А я
тебе, вместо Цветка-Дождевика скатерть-самобранку дам, которая будет
каждый день десять яств и десять напитков тебе доставлять. На твой век
хватит – сыт и пьян будешь… – Нет! – покачал головой казак. – Беру я твой Цветок-Дождевик! Подавай коня! Скривился Суховей, ощерился желтыми длинными клыками, но
выполнил требование казака. Махнул он рукой, и оказался перед ним серый
конь – тощий, но горячий и непокорный. Вспрыгнул Грицко на седло, и
взвился конь к самому поднебесью, только пыльная грива, как облако,
взметнулась… Не успел казак глазом моргнуть, как спустился конь на том
самом месте, где дрался Грицко с лиходеем-Суховеем. Прижал казак покрепче к груди ларчик с чудесным
цветком и спрыгнул на землю. А конь взмахнул серой гривой и пыльным
вихрем унесся на восток… Оглянулся хлопец по сторонам. Тихо в степи, жарко,
как в доброй печи. Мертвая, опаленная солнцем расстилалась перед ним
земля – серая, иссохшая, в глубоких трещинах. Копнул казак в одном месте пахоту и нашел пшеничное зернышко. Было оно целым и невредимым, бережно сохранила его мать-землица… «Дождь бы сейчас хороший – и враз бы зазеленела вся степь! – подумал Грицко. – Видать, пришла пора испробовать Цветок-Дождевик!» Открыл казак зеркальный ларец – и сразу пахнуло ему в
лицо влажной свежестью. На дне ларца, на зеленом бархате лежал
чудесный, невиданный цветок. Сердцевина этого цветка ярким синим огнем
горит. А вокруг голубеют лепестки, такие тонкие и прозрачные, что сквозь
них зеленый бархат просвечивает. И перекатывается по этим лепесткам
светлая, сверкающая росинка. Так красив был Цветок-Дождевик, что жалко
стало Грицко калечить его, отрывать лепесток. Но взглянул хлопец на
иссушенную солнцем землю, вздохнул… И, оторвав один прозрачный лепесток,
бросил его. Закружился лепесток, засверкал на солнце. А у казака вдруг в
голове помутилось и в глазах потемнело… Как только упал лепесток на землю – разнесся по всей степи гулкий грохот. Прояснилось в глазах у Грицко и видит он: наползает
огромная сизая туча, яркие молнии ее подгоняют, гром грохочет… Потом
далеко-далеко, там, где, кажется, что небо с землей сходится, встала,
как занавеска, серая стена дождя. Минуты не прошло, как обрушился на
степь прохладный, освежающий ливень. Зашелестела земля, жадно пьющая
влагу. Затянулись ее глубокие раны-трещины. И вот уже заплясали по лужам
пузырьки… Под прохладными, дождевыми струями зашагал Грицко к
родной станице. А там – на любой улице праздник. Ребятишки смеются, по
лужам в припрыжку носятся. Казаки веселыми голосами перекликаются, глядя
на пляску дождевых струй. Даже старики и те из хат повылезали, мочат
чуприны под дождем. «Вон сколько радости я людям дал!» – подумал Грицко и, улыбаясь, пошел в свою хату… Почему-то чувствовал он себя совсем больным и усталым, а поэтому сейчас же скинул мокрую одежду и лег спать. Утром встал казак, вышел из хаты и заулыбался. Ярко
светило горячее солнце. И оно, и голубое небо казались вымытыми дождем.
Листья на деревьях стали сочными, упругими и налились густой зеленью… Через несколько дней выбились из земли зеленые пшеничные ростки, и вся степь покрылась изумрудной щетинкой. Повеселела станица, вновь зазвучали над ней звонкие песни, по ночам, до самого рассвета, заливалась гармонь… И снова счастливый Грицко стал по вечерам пробираться
в атаманский сад, где на скамеечке, в самой чащобе густого вишняка
ждала его любимая, черноглазка Галя. И опять до первых петухов сидели
они обнявшись и говорили о том, какой светлой и радостной будет их
жизнь, когда они поженятся… Но лето в том несчастном году выдалось небывалое –
сухое, знойное, без единого дождика. И когда пришла пора пшенице
наливать колос – стала она никнуть и желтеть от лютой жажды. – Не бывать в этом году урожаю, – вздохнула как-то Галя.
– Бели дождик не поможет, то посохнет все… В несчастливую пору, видать,
задумали мы нашу свадьбу! – Не горюй, Галочка, на тревожься, цветочек мой
полевой, – успокоил любимую Грицко. – Будет дождь! Завтра же будет! И мы
с тобой свое счастье найдем! Наутро взял Грицко свой заветный ларец и вышел с ним в свой садок. Сорвал он еще один лепесток с чудесного цветка… И сейчас же опять разразился над степью дружный
грозовой ливень, вдоволь напоивший все живое свежей прохладной водой. А
казак, словно побитый, кое-как добрался до своей хаты и без сил свалился
на постель… Вечером Галя ждала-ждала любимого, а тот все не шел.
Не выдержала дивчина и сама побежала к Грицко. Вошла она в хату тихо,
бесшумно, как легкая ночная тень. Оглянулась по сторонам и видит: лежит
казак бледный, дышит тяжело, бессильно раскинуты могучие руки. – Что с тобой, Грицко? Что с тобой, любимый мой – в тревоге запричитала дивчина. Открыл казак затуманенные глаза, обнял любимую и ответил: – Ничего, Галочка! Не тревожься! Все хорошо будет! – Нет, Гришенька! Ты скажи мне, что с тобой случилось? Или надорвался ты? Или ветром гнилым тебя продуло? Так горячо просила дивчина, такая боль-тревога
слышалась в ее голосе, что не выдержал казак и рассказал ей о своей
битве со злодеем-Суховеем, о Цветке-Дождевике и о том, как убывают с
каждым сорванным лепестком силы молодецкие. Заплакала тут дивчина, заголосила. И начала упрашивать: – Любимый мой! Желанный! Не трогай ты этот проклятый
цветок! Не нужен он нам! И без цветка хватит у моего батьки и хлеба, и
денег, а я у него одна дочка, единственная… – Да ведь я не только о себе забочусь – о людях
тревожусь, – ответил казак. – Выгорит хлеб – вся станица, кроме
нескольких богатеев, по миру пойдет… – И пусть идет – не наша это забота! – Дети с голоду помрут… – Пускай помирают, не наши это дети! – Да разве ж можно так, Галочка, серденько мое? –
удивился Грицко. – Ведь тем и силен наш русский народ, что всегда был
один за всех и все за одного. Я для народа постараюсь, а он для меня… – Пускай каждый сам о себе заботится… Ой, не любишь
ты меня, – заплакала дивчина. – Не любишь! Чужое счастье для тебя дороже
нашего… Не трогай проклятый цветок! – Да не могу я, не могу жить только для себя, только о себе думать! – воскликнул Грицко и без сил упал на горячую подушку. – Ладно, мой милый! Ладно, коханый! – испуганно
заговорила Галя. – Не сердись на меня, глупую, не расстраивайся! Пусть,
если хочешь, все по-твоему будет! А пока – спи мой родной! Спи, отдыхай,
сил набирайся! Тихим ручейком журчал девичий голос, мягкие руки
гладили горячий лоб Грицко, на лицо ему упали темные косы, пахнущие
пьянящей горечью степного полынка. – Спи, родной мой! Отдыхай, любимый! И заснул казак, крепко и сладко. А дивчина, как только заметила, что спит ее милый,
сейчас же от его кровати отошла, зажгла каганец и давай по хате шарить.
Заглянула в запечье, в сундуке все перебрала. Потом открыла шкафик, где
хранилась немудреная посуда. И там, на самой верхней полке, заметила она
полированный железный ларец тонкой и хитрой работы. Достала она ларец, открыла крышку и ахнула от
удивления. На дне ларца голубым сиянием светился чудесный цветок,
прозрачный, словно выточенный из хрусталя. А в самой середине цветка,
где голубой цвет сгущался в густую синеву, дрожала и переливалась
звездочка-росинка. Долго стояла дивчина, любуясь Цветком-Дождевиком. Потом
вдруг сдвинулись ее крылатые брови, и она сердитым толчком прихлопнула
крышку ларца. «Вот он где, этот проклятый Цветок-Дождевик, который
грозит разлучить меня с любимым! – подумала дивчина. – Не бывать этому!
Теперь чертячий цветок в моих руках!» И, подхватив ларец, атаманская дочка выбежала из хаты… Ночь была тихой и звездной. Словно уснув, стояли вишни и яблоньки в маленьком садочке, за хатой Грицко. Добежала Галина до колодца-копанки, перекрестилась и с размаха швырнула ларец в колодец… Не успела она и голову от колодца поднять, как
сверкнула на небе змеистая молния и грохнул гром, потрясший всю степь. И
сейчас же вздрогнули и застонали от налетевшей бури деревья, а затем со
зловещим шумом обрушился на землю ливень с градом. Порыв ветра швырнул дивчину на землю, струи ливня
чуть не задушили ее. Ползком, задыхаясь и припадая к мокрой земле,
добралась дивчина до хаты, перелезла через порог и захлопнула дверь… В горнице было очень тихо, только доносился приглушенный рев бури да шум дождя. На столе желтоватым светом горел каганец. – Грицко! – окликнула дивчина. – Слышишь, Грицко, какая буря разгулялась? Но хлопец даже не шелохнулся. – Грицко?! Поднесла дивчина к лицу казака каганец, и его свет отразился в мертвых, широко открытых глазах… – Ой, родной мой, единственный! – во весь голос закричала дивчина. Но никто не слышал ее, никто не пришел к ней на помощь. И тогда догадалась дивчина, что сама она погубила своего любимого, погубила тем, что бросила заветный цветок в колодец… Три дня бушевала непогода. Дождь с градом и буря погубили все посевы, обломали деревья, побили много скота и птицы. На четвертый день, когда ушли дождевые тучи и засияло
солнце, зашли казаки к Грицко Коломийцу. И увидели они, что лежит
хлопец мертвый, широко раскрыв очи и раскинув руки. А над ним, с простым
бумажным цветком в руках, склонилась атаманская дочка. – Не шути,
Грицко, не притворяйся! – приговаривала дивчина. – Ну, взгляни на меня!
Это – я, твоя Галя! А вот – твой Цветок-Дождевик заветный… Она протягивала мертвому смятый бумажный цветок. И мутны, дики были ее глаза…
| 
